— Как вы пришли в мир театра? Что вас вдохновило стать режиссёром?
— Я окончил десятилетку при консерватории как пианист, и только с третьего курса начал совмещать это с кафедрой музыкальной режиссуры. Основа моей жизни — музыка. Мой друг Михаил Боярский отучившись со мной в десятилетке, ушел в театральный институт и потащил меня за собой. Эта жизнь меня увлекла. Тогда я пришел к проректору консерватории и попросил разрешения пройти еще один курс, такое было возможно, и я окончил консерваторию и как пианист, и как режиссер. Вот с этого все и началось.
Дипломную работу я ставил в Большом театре Белорусской ССР, это был «Дон Паскуале», после этого последовало предложение поработать с Юрием Темиркановым в театре имени Кирова (ныне — Мариинский театр).
После 25 лет в Мариинском театре наступила пора выбирать между своим театром и Мариинским, я сделал выбор в пользу «Санктъ-Петербургъ Опера» и не пожалел. В тот момент мы готовились к получению площадки для сцены, это был крайне важный этап. Но Валерий Гергиев долго не мог меня отпустить.
— В этом году вам исполнилось 75 лет. Подведем небольшой итог? Как отметили?
— Дело в том, что юбилей надо пережить, потому что очень многие мои коллеги после юбилея отправлялись к Богу. Нет, я отношусь к этому абсолютно спокойно, поскольку я не чувствую этого возраста. Жизнь настолько мимолётна. Совсем недавно мне говорили, что я молодой режиссёр, у меня все ещё впереди. Сегодня мне 75, и я тоже ощущаю, что у меня все ещё впереди. Жизнь заставляет держать себя в тонусе, потому что собственный театр — это серьёзно. У нас совершенно невероятно красивое здание, интерьеры. Огромный вклад в ремонт внесли коллеги и замечательный директор, который работает со мной уже 30 лет.
Труппа «Санктъ-Петербургъ Опера» много гастролирует не только по России, но и за рубежом. Это первый русский театр, который прорвал культурную блокаду, устроенную Европой. Мы выступали в Сербии, потом в Венгрии, где играли «Вампира» и «Искателей жемчуга».
Самая главная наша площадка — это зрители Санкт-Петербурга, для которых мы делаем самые неожиданные премьеры. «Эсмеральда» Даргомыжского, опера великого русского композитора, которую никто не решался ставить, потому что существовало суеверие, что такая постановка сулит неудачу. Но у композиторов-гениев неудач не бывает.
— У вас и вашего театра за спиной выступления в Италии, США, Польше и многих других странах. Как сейчас обстоят дела в Центральной Европе и Америке?
— Сложно. Все бросились в Китай. Наш театр там выступал с концертами, тоже готовим кое-какие контракты, уже есть знакомство с некоторыми уникальными площадками. Конечно, нам интересно там бывать. Ведем переговоры, но не торопимся, потому что нам сейчас интересно работать в России. Все-таки оперный театр в нашей стране, я считаю, сегодня лидирует. Опера — это всегда то, чего нет в повседневной жизни — сказка, в которую люди погружаются. Единственное, что смущает — в конце все герои умирают, но я с этим борюсь. Ведь человеку нужно оставлять надежду.
— Над какими проектами сейчас работаете, что зритель может увидеть на петербургской сцене в ближайшее время?
— Мы готовим вторую сцену, и она будет больше. Ближайшая премьера — «Тайный брак» Доменико Чимарозы. Сложнейшая опера, но очень смешная, хотя именно юмор — это самое сложное. Спектакль выйдет в апреле, а к зиме мы покажем «Ромео и Джульетту».
— Почему в опере так мало русского?
— Почему же мало? У нас есть «Эсмеральда». Это, может быть, самая русская опера. У нас есть и «Борис Годунов», и «Евгений Онегин». Музыка, которая сейчас меня интересует — это начало ХХ века. Тот соцреализм, до которого ни у кого не доходят руки. Она про сталь, заводы и народ.
Русская музыка все время нас интересует, но мы почему-то боимся это показать. Многие считают, что этот «товар» будет не востребован публикой. Якобы зритель идет только на знакомое, но если мы не будем играть, то никто этого не сделает.
Как только начались события в Крыму, мы сразу поставили оперу «Крым». Она о трех войнах России за эту территорию, о крови, которую проливали за эту территорию. Как только начались события на Донбассе, мы поставили «Молодую гвардию». Мы даже это не рекламировали, это нам самим нужно было.
— 26 лет назад вы получили первую «Золотую маску», в День театра, 27 марта, вас наградили — за выдающийся вклад в развитие театрального искусства. А что вам запомнилось именно за последний год работы?
— Он запомнился только работой, неожиданными и долгожданными событиями. Например, постановкой «Мастера и Маргариты» в Самаре. Мы ее показали в Москве и в Петербурге.
Мы были первые, кто ее исполнил. Все эти годы произведение находилось в забвении. Я опять выбрал материал, который никто не ставит. Мы в Самаре долго репетировали эту постановку. Она была очень сложная, написанная в совершенно иной манере, чем все остальное у композитора Сергея Слонимского.
Она словно стала его духовным завещанием, потому что он буквально написал музыку, сопровождающую текст Булгакова. Когда я начал эту работу, то поначалу решил, что придется отказаться от проекта — артисты не понимали материала. Они привыкли к другому порядку. Ведь каждого персонажа сопровождает свой инструмент. Теперь на этот спектакль в Самаре — не попасть.
— В репертуаре есть и детские спектакли. Для кого сложнее ставить — для детей или взрослых?
— И те, и другие воспринимают наш театр одинаково. Потому что, когда приходят родители с ребенком, я вижу их реакции. Что маленький мальчик, что его взрослый отец — оба сидят с открытыми ртами.
— Лично вы на что посоветовали бы сходить зрителю?
— Наверное, сначала на то, что они нигде не увидят. Вот у нас идёт единственный в мире Гаэтано Доницетти. Эту работу я шесть лет разыскивал в Италии, нашёл при помощи одного итальянского профессора, получил за это медаль Доницетти. И мы владеем эксклюзивным правом на этот замечательный спектакль. Доницетти — мой любимый композитор. То же самое Бизе, «Иван Грозный». Советую посмотреть эти спектакли.
— Сегодня много говорят об ИИ, доходит до того, что искусственный интеллект занимается озвучкой. В театре будут новшества?
— Сегодня новшество — поставить спектакль в подлинном историческом виде. Потому что выгода перевесила смысл. Все современные спектакли придумали директора театров. Спектакль в джинсах и коротких юбочках ничего не стоит, а сыграть спектакль в исторических костюмах — это очень дорого. Но только это может погрузить людей в другую эпоху. Я за то, чтобы потратить немалые средства, но показать оперу в максимальном виде. Я стараюсь не оскорблять публику внешним видом. Говорят, что в театре можно всё. Это не так!
— Какие у вас планы на будущее? Есть ли проекты, которые вы особенно хотите реализовать?
— Главное, чтобы мне хватило сил дождаться второй сцены — к нам так сложно попасть. Я считаю, что человек, пришедший в театр, особенно, если это женщина не может услышать «извините, до свидания».
