«Фонтанка» поговорила с женой мобилизованного Татьяной, которая сначала боролась за его здоровье и жизнь после ранения, а теперь, когда он в статусе без вести пропавшего, настаивает на его поисках и восстановлении наградной медали. Тем временем воинская часть обратилась в суд, чтобы признать его умершим.
— Как вы познакомились с вашим мужем?
Мы с супругом вместе 15 лет. У нас нет красивой романтической истории знакомства. Мы познакомились на работе. Занимались одним проектом, и это сблизило нас. Мы очень разные по характеру, но дополняем друг друга. Мой муж меня покорил тем, что он серьезный, настоящий, его слова никогда не расходились с делом. Я не встречала в своей жизни подобных мужчин. Вспыхнула искра, вскоре мы стали жить в гражданском браке. При этом мы скрывали свои отношения от коллег, потому что это негласно было запрещено в нашей организации. Директор очень удивилась, когда мы ее пригласили на свадьбу.
Сейчас у нас есть сын, на сегодня ему шесть лет. Когда папа ушел в зону СВО — было четыре года. Мой супруг и ребенок очень привязаны друг к другу. Мы с мужем поздно стали родителями, и он такой папочка-папочка настоящий, а сыну больше отец даже нужен, чем мама.
— Незадолго до мобилизации ваш муж чем занимался? Как его мобилизовали?
Он продолжал работать проектировщиком. Занимался проектированием систем электроснабжения и электрохимзащиты промышленных предприятий.
27 сентября 2022-го ему пришла повестка. Через несколько дней после объявления мобилизации. Тогда мужу было 44 года.
Он выпускник Пушкинского высшего училища радиоэлектроники противовоздушной обороны, квалификация — инженер в области электроснабжения. В 2000-х, после окончания училища, отслужил пять лет по контракту в Азербайджане. После этого был абсолютно гражданским человеком, но имел звание капитана. Мы никогда не обсуждали это. Только когда началась мобилизация, я осознала, что я жена офицера.
Повестка ему пришла по старому адресу регистрации. Тем не менее он об этом узнал, отпросился с работы, забрал повестку, поехал с ней в военкомат и сказал исправить адрес на актуальный. Я узнала обо всём вечером того же дня, когда мы оба вернулись с работы.
Он не из тех, кто стал бы бегать, уклоняться, пришла повестка — значит надо идти служить.
— Как вы отнеслись к его решению пойти служить в зону спецоперации?
— Мы оба патриоты своей Родины. Наверное, этим всё сказано. Но скрепя сердце, закусив губы, скрывая слезы, я собирала ему сумку. Вопрос о том, пойдет он или не пойдет, даже не стоял. Когда муж показал повестку, у меня был один вопрос: сколько у нас времени? Ответ: сутки. Я собрала ему сумку в учебку.
«Помогала и мужу, и другим раненым».
— Ваш муж дважды был серьезно ранен. Как это было, насколько серьезные были травмы?
— Первое ранение было в ноябре 2023-го, оно было серьезным. Второе — в августе 2024-го. Муж не рассказывал мне, как именно их получил. Но я знаю, что он вёл себя смело. Думаю, то, что он награжден медалью Суворова, о чём-то говорит. У него также есть медаль участника СВО и «За отличие в военной службе» III степени.
Оба ранения он получил в ЛНР. Характер травм лучше всего описывает официальный диагноз из медицинской справки. Я озвучу его. Первое ранение: «Огнестрельный оскольчатый перелом правой малоберцовой кости без значительного смещения отломков, сочетанное осколочное ранение груди и конечности без разрыва мышц, осколочное слепое непроникающее ранение правой лопаточной области, множественные осколочные слепые ранения мягких тканей обоих предплечий, правого бедра, правой голени, осколочное сквозное непроникающее ранение области левого коленного сустава». Если простым языком, была изрешечена вся правая часть тела, сломана нога.
За два дня после получения ранения супруг побывал в двух госпиталях ЛНР, потом его эвакуировали вертолетом в белгородский госпиталь. Но врачи пришли к выводу, что там невозможно оказать всю необходимую медицинскую помощь. Муж ожидал эвакуации.
Я поехала в Белгород, но не сразу. Мы думали сначала, что его могут отправить в другой город в любой момент. Так прошла неделя, после чего я прыгнула в поезд и приехала. Перевод затянулся. Две недели я пробыла в Белгороде, со своим мужем.
Затем моего супруга перевели на лечение в Петербург. Я очень благодарна его врачам.
Перед выпиской была проведена военно-врачебная комиссия. Моему супругу поставили категорию «Г», временно негоден, и определили необходимость предоставления отпуска по болезни сроком на 30 дней. Сразу после выписки муж поехал в свою воинскую часть, как это и положено, написал рапорт на отпуск по болезни в связи с ранением и заключением ВВК, но ему этот отпуск предоставлен не был.
Второе ранение он получил 5 августа 2024-го. Диагноз: «Касательное осколочное ранение мягких тканей нижней губы, слепое осколочное ранение мягких тканей верхней губы». Удаление осколка ему провели в полевом госпитале. Там ему зашили губы, лицо, подлечили. Выписали 15 августа. В день его выписки из госпиталя полк срочно перебирался в Курскую область, чтобы участвовать в отражении атаки врага на территорию РФ.
Крайний раз я слышала своего супруга в середине августа, через два дня после выписки из госпиталя, непосредственно перед его уходом на боевое задание. После этого он стал недоступен, весь его батальон долгое время был без связи.
«Пересмотрела много страшного, мужа не нашла».
— Как вы поняли, что он пропал без вести? Когда вас официально уведомили?
— Уведомили меня лишь 14 октября, через военный комиссариат Приморского района. Пропал он без вести официально 5 сентября. Моё колоссальное волнение началось в конце августа. Уже бывало, что мы подолгу жили без связи, но я почувствовала что-то не то.
В такие периоды мы, жёны, матери, сёстры, друг друга поддерживаем. Мы успокаивали друг друга, чем могли. Но 1 сентября моё волнение уже не знало границ. Я начала звонить командованию, чего я прежде не делала никогда. С 5 сентября он признан без вести пропавшим.
Я уже семь месяцев ищу ответ на вопрос: как именно он пропал. Официальные запросы в воинскую часть остаются без ответа. Просьбы и мольбы в личных звонках и переписке к представителям командования полка также не дают результата.
Полученная информация от сослуживцев, если в целом и кратко: никто и ничего не знает. Знаю, что муж ушел на боевое задание не со своим взводом, которым командовал и вместе с которым прошел многое. Почему — мне не отвечают.
— Как вы искали его?
Еще до официального уведомления я начала его искать. Собирала информацию от сослуживцев, на что потребовалось очень много сил. То, что я узнала, не дало ясности, но показало, что вокруг истории пропажи моего супруга много вопросов и много странного.
Я обратилась в Международный комитет Красного Креста. Через полтора месяца со мной вышел на связь их специалист, мы очень плотно пообщались.
Запросы я направляла многократно и в воинскую часть, и в районный военкомат, в Минобороны, в несколько военных прокуратур. Обращалась в администрацию Выборгского района Петербурга, к губернатору, к депутатам Госдумы, в «Единую Россию», в Следственный комитет, в администрацию президента.
Все, наверное, родственники без вести пропавших военнослужащих просматривают в интернете ролики и фотографии с пленными. Я в том числе. Не вступая в какие-либо группы врага, а именно листая публикации, я постоянно смотрю, я слушаю речи наших ребят, в надежде услышать что-то про полк мужа, про его батальон, про него самого, увидеть его.
Все, кто знает моего мужа, понимают: он никогда не сдался бы добровольно в плен, не тот это человек, не тот это характер. Но ситуации бывают разные: есть бессознательные состояния, есть тяжелые ранения. Поэтому мой муж вполне может быть и в плену.
Я каждую ночь, уложив своего ребенка спать, просматриваю фото и видео с пленными очень тщательно, а в течение дня — как получится по времени.
Кроме этого, я плотно взаимодействую с родственниками пропавших без вести военнослужащих, а также родственниками ребят, которые были обменяны из плена.
— Вы ездили искать своего мужа в Ростов. Как это было?
— Это была поездка очень тяжелая эмоционально. Но она была мне необходима. В марте я узнала, что началась активная эвакуация с того квадрата, где батальон мужа был на боевом задании в августе-сентябре. Мы все ждали, когда освободят эту землю. После освобождения началась эвакуация.
Я немного выждала и рванула в Ростов. Там много ребят опознанных, были неопознанные, в том числе из батальона нашего. Многие были, насколько я поняла, без жетонов, без документов. Но были и с жетонами, и с документами. Я поехала туда искать своего мужа среди неопознанных.
Пересмотрела много страшного, много тяжелого, но своего мужа не нашла. Однажды я видела, как мамочка опознала своего сына. Тяжело даже сейчас об этом говорить. Сердце разрывается, мурашки по коже. Той женщине плохо стало, но она его нашла. Главное, что она держала в себе: «Я его нашла, я его верну домой, я его похороню».
«Не принимаю признание мужа умершим».
— Сейчас вашего мужа хотят признать умершим через суд. Как вы об этом узнали?
— Сказать, что я в шоке — не сказать ничего. Я получила письмо из Курчатовского городского суда Курской области с определением о принятии к производству дела и назначении судебного заседания. Меня заранее никто не предупредил. Воинская часть просто обратилась в суд с заявлением о признании моего мужа умершим.
Это был шок. Я даже не знаю, какими словами это передать. Я пробовала связаться с воинской частью, но поняла, что мое мнение никого не интересует.
Если его признают умершим, то уже вряд ли его будут искать. И если он в плену, то риски не вернуться для него возрастают, как я думаю.
Как это отразится на моей жизни? Ужасно это отразится на моей жизни, потому что я не принимаю формальное признание мужа умершим ни одной клеточкой своего тела. Нельзя его вот так просто списать. Его нужно искать среди живых и мертвых.
Да, государство выплачивает компенсации родственникам погибших военнослужащих. Но никакие гробовые выплаты мне не нужны. Может быть, человек жив, а его хотят признать де-юре умершим. Это кощунственно, я считаю.
У меня есть информация о том, что группа эвакуации была на предполагаемом месте пропажи, то есть на том месте, где в воинской части указано крайнее местоположение моего мужа во время боевого задания. Тела моего мужа там не оказалось.
Нет ни одного человека, который видел бы гибель моего мужа. Нет ни одного человека, который видел бы его тело. Разве можно признать его мертвым?
— Будете пробовать повлиять на происходящее в суде?
— Обязательно я буду участвовать в судебном заседании. И я очень надеюсь, что суд всесторонне и полно рассмотрит обстоятельства дела и учтет мою позицию.
— Вы получаете выплаты, пока ваш муж в статусе пропавшего без вести?
— После обращения в военную прокуратуру и к депутату Госдумы Дмитрию Кузнецову я получаю текущие выплаты денежного довольствия моего мужа. Они начали поступать только в декабре, то есть с августа по декабрь не было никаких выплат. И его зарплата за август не получена до сих пор, за сентябрь — не в полном объеме.
Мой муж также не получил выплату за второе ранение. После выписки из госпиталя ему не оформили справку по форме 98, потому что у госпиталя было недостаточно документов, их запросили у воинской части, но ответственные лица их не предоставили. Супругу пообещали, что этот вопрос решат, пока он будет на боевом задании, — он рассказывал мне об этом по телефону. Но вопрос до сих пор не решен.
Шесть месяцев моих звонков и писем ничего не дали, и только после того, как в дело вмешались депутат и прокуратура, госпиталь получил необходимые документы, оформил нужную справку и загрузил данные в специальную систему, чтобы выплата за ранение была переведена. Но я знаю, что на счет моего супруга она так и не поступила.
«Исполнить волю моего мужа».
— Я знаю, вы добиваетесь копии госнаграды вашего мужа. В чем заключается проблема?
— Очень больно за ситуацию с медалью Суворова. Она оформлена в апреле 2024-го, но вручили ее моему мужу непосредственно перед выходом на боевое задание на линию боевого соприкосновения. Никакой торжественной церемонии не было. Муж по телефону сказал: «Вот медаль выдали, жаль, что не передать никак сыну, очень хотел, чтобы она была у него». Нужно ли говорить, как важно для меня теперь исполнить волю моего мужа?
Я несколько месяцев пишу запросы, я прошу восстановления муляжа награды и удостоверения к ней. Я как представитель по доверенности обратилась в воинскую часть, военный комиссариат по месту жительства, в органы местного самоуправления, к губернатору, в управление президента и в комиссию при президенте по государственным наградам.
Никаких материальных благ это нам с сыном не принесет. То, что положено при награждении, уже выплатили мужу. Для нас копия медали важнее всех материальных ценностей на свете: это память, гордость за нашего папу и мужа.
Воинская часть оставляет без ответов мои обращения, хотя именно она должна в соответствии с законодательством перенаправить мое заявление вместе со своим ходатайством в управление президента и комиссию при президенте по государственным наградам — так мы смогли бы получить копию медали. Да, были ответы от Минобороны, но ни копию медали, ни дубликат удостоверения мы не получили, более того, насколько я понимаю, в управление президента и комиссию при президенте по государственным наградам мое заявление, направленное через воинскую часть, не поступало.
В официальном ответе Минобороны России на запрос Татьяны по поводу восстановления медали Суворова сказано следующее: «В случае утраты орденов, знаков отличия, медалей, а также удостоверений к ним в боевой обстановке, в результате стихийного бедствия, либо при других чрезвычайных ситуациях по решению комиссии при президенте Российской Федерации по государственным наградам награжденным лицам могут быть выданы дубликаты государственных наград. Для принятия решения по данному вопросу Вашему супругу необходимо обратиться с рапортом к своему непосредственному начальнику, изложив все обстоятельства утраты государственной награды и удостоверения к ней».
«Боль, с которой ты один на один».
— Как мобилизация мужа и все эти события повлияли на вашу жизнь?
— Я бы не назвала это жизнью. Это существование с ощущением полной пустоты. Боль, с которой ты один на один. Полное разочарование.
— Вам удается сейчас заниматься чем-то, помимо поисков мужа и воспитания сына?
— Я получила статус самозанятой, пытаюсь заниматься фотографией. Но все мои силы уходят на поиски, на бесконечные запросы, большинство из которых без ответов, на воспитание моего ребенка, который очень активен. А сил, если честно, у меня нет вообще.
— Вам помогают родственники, близкие?
Если бы не мой папа, не знаю, что бы было уже со мной. Он взял большую часть воспитания внука на себя. Два года он был ему за отца, пока отец на СВО. А теперь он частично и за маму, и за папу. Он на себя часть работ по дому взял и поддерживает меня психологически. Ещё у меня есть подруга, её зовут Майя. Раньше мы не были подругами, мы были просто знакомы. Когда это случилось, она сама предложила мне свою помощь, и она мне сейчас помогает юридически, психологически, очень-очень, я восхищаюсь глубиной души этого человека, ее огромным сердцем. Есть сослуживцы моего супруга, которые тоже меня стараются поддержать. Воспитатели моего сына в детском саду помогают мне и словом и делом, за что я им очень благодарна, тренер сына по плаванию.
Меня очень поддерживает зампредседателя комитета по молодежной политике Петербурга. Он сам ветеран СВО и знаком с моим мужем. Иван приглашал меня на молебен, когда передавал Казанскому собору икону, и я, конечно, пришла. Еще из знаковых историй. Однажды меня расстроило сообщение в чате детского сада, когда на 23 февраля призвали приходить с папами, чтобы они поучаствовали в патриотических мероприятиях. Я поделилась с Иваном, что мне больно думать о том, что папы из числа настоящих героев на празднике не будет. Он меня поддержал, а спустя время предложил: «Давай я приеду и поучаствую за папу». Меня это очень растрогало. Правда, мы посоветовались с дедушкой и решили, что такая ситуация может травмировать ребенка. В итоге дедушка пошел в садик за папу.
В остальном весь круг моего общения словно замкнулся на таких же, как и я. С другими родственниками военнослужащих мы общаемся, делимся каждой весточкой, каждой фотографией в сети, каждой новостью. Мы друг друга поддерживаем и ищем вместе, по кусочкам собираем информацию, как пазл. На прошлой неделе было много похорон. У нас есть отдельный чат родственников без вести пропавших, и он всё пополняется, туда добавляются новые участники.
— Что планируете делать дальше в том, что касается поисков мужа или признания его умершим?
— Я планирую дальше искать своего мужа среди живых и мертвых. Я готова кричать на всю нашу страну и просить о помощи ответственных за это лиц. Я прошу помочь в поисках моего мужа! Я категорически не согласна с признанием его умершим через суд. Надеюсь на то, что суд всесторонне и полно рассмотрит все обстоятельства дела и учтет мою позицию.
