Эксперты уже давно фиксируют более высокие показатели учащихся из стран Восточной Азии по сравнению с их западными ровесниками. Некоторые объясняют этот феномен вековыми традициями и культурными установками, другие — фанатичным стремлением к материальным благам и культом учебы.
Американский педагог китайского происхождения Йонг Чжао написал книгу «Кто боится большого злого дракона? Почему у Китая лучшая (и худшая) система образования в мире», в которой сравнил систему императорских экзаменов кэцзюй с самыми значимыми достижениями китайской культуры и науки: порохом, компасом, бумагой и ручным набором текста.
Однако многие специалисты считают, что «образовательная лихорадка» родителей в Китае, Японии и Южной Корее на самом деле является формой эксплуатации детей и часто приносит больше вреда, чем пользы. Публицист Василий Легейдо рассказывает об особенностях учебы в этих странах и о том, почему высокие результаты местных школьников одновременно восхищают и тревожат.
Непреходящая ценность
В составленном Организацией экономического сотрудничества и развития в 2010 году рейтинге стран по уровню образования Южная Корея заняла первое место. При формировании списка учитывались показатели 470 000 15-летних школьников из 65 государств при прохождении аналогичных тестов.
Выходцы из Южной Кореи продемонстрировали лучшие результаты по математике и литературе, а по естественным наукам уступили лишь финнам и японцам. Примерно тогда же политики заговорили о том, что система школьного образования в Восточной Азии должна стать примером для западных стран.
«В Южной Корее к учителям относятся как к строителям нации, — сказал президент США в то время Барак Обама. — Пришло время и нам относиться к своим учителям с такой же степенью уважения».
Несколько лет спустя Обама подчеркнул значение образования для общего национального благосостояния и добавил, что Штатам необходимо «инвестировать в молодых людей», чтобы оставаться конкурентоспособными на глобальном рынке. В том же духе высказался основатель Microsoft Билл Гейтс, который тогда был богатейшим человеком планеты. А кандидат в президенты на выборах 2012 года от Республиканской партии Митт Ромни отметил, что «глобальная конкуренция начинается со школы».
Подобные рассуждения послужили основанием для инициативы «Гонка за первенство», в рамках которой американское правительство в 2009-м выделило на образовательные инновации около $4,4 млрд.
Антрополог Энн Эллисон предположила, что риторика американских политиков и предпринимателей относительно учебы в те годы во многом основывалась на том, как устроено образование в Японии: жесткая конкуренция, частые тестирования, подготовка, требующая усидчивости, концентрации и дисциплины.
По словам исследовательницы, такая модель в азиатской стране окончательно сформировалась после Второй мировой войны. Именно в то время власти начали позиционировать образование как подготовку молодого поколения к бешеному ритму капиталистической системы, в рамках которой людям приходилось полностью посвящать себя работе. Семья, школа и работа в Японии в то время представляли собой элементы единой экономической и социальной структуры. Эта структура, как пишет Эллисон, «обеспечила Японии глобальный престиж и статус индустриальной державы».
Билет в лучшую жизнь: учеба как социальный лифт в течение столетий
К тому времени Япония уже была не единственной страной в регионе с подобными установками в сфере образования. В Китае экзаменационная система кэцзюй просуществовала около 1300 лет — с 605 по 1905 год. Ее главное преимущество относительно предшествующей системы девяти рангов состояло в том, что она позволяла почти каждому взрослому мужчине вне зависимости от социального и материального положения пройти испытание, по результатам которого он мог получить допуск на государственную службу. Так учеба в Китае стала одним из ключевых факторов социальной мобильности. Благодаря ей люди могли становиться важными чиновниками, богатеть, добиваться влияния и уважения в обществе.
Аналогичная ситуация сложилась и в корейском государстве Чосон, которое существовало с 1392 по 1897 год. Там экзамены кваго, дающие право поступить на государственную службу, тоже были едва ли не единственным способом подняться по социальной иерархии для людей, которые не имели связей и не относились к знати. Экзамены делились на военные и литературные. Сдающие должны были продемонстрировать идеальное знание классических произведений.
Зачастую, несмотря на формально равное положение экзаменуемых, самые высокие результаты все равно показывали выходцы из высших слоев, чьи семьи могли позволить себе обучение в лучших школах. Тем не менее, как отмечает американо-корейская писательница Тина Чимин Уолтон, «в корейской культуре образование приобрело непреходящую ценность». «Значительная часть населения жила в нищете, а грамотность давала людям надежду на то, что они могут вырваться из порочного круга и обрести лучшее будущее, — продолжает Уолтон. — Неудивительно, что современные корейские школьники и студенты тоже относятся к образованию как к билету в лучшую жизнь. Ситуация на рынке труда стала еще сложнее, что мотивирует молодежь усердно готовиться к современным аналогам кваго. Прошлое Кореи помогает лучше понять одержимость жителей страны образованием в настоящем».
Лицевая культура: одержимость результатами и ставка на элитарность
Уже в наше время в Южной Корее вступительные экзамены в университеты превратились в событие национального масштаба. «Более 660 000 учащихся заняли свои места, — описывали эту процедуру в 2012-м авторы Financial Times Саймон Саймон Мунди и Летиция Ок. — Дорожное движение перекрыли, чтобы оно проходило подальше от места проведения экзаменов. Даже расписание перелетов изменили, чтобы гул не отвлекал поступающих. Опаздывающих подвозили полицейские».
Исследования последних лет показали, что значительную роль в академических успехах выходцев из азиатских стран играет не только государственная политика, но и отношение родителей. Например, социолог Джон Джеррим проанализировал результаты 15 000 школьников из Австралии, которые в 2012-м прошли подготовленный Организацией экономического сотрудничества и развития математический тест, и сделал вывод, что дети иммигрантов из Восточной Азии в среднем набрали намного больше баллов, чем их ровесники австралийского происхождения. Ученый объяснил эту разницу тем, насколько серьезно в азиатских семьях относятся к образованию: в отличие от большинства родителей в Европе, США, Канаде и Австралии выходцы из Японии, Китая и Южной Кореи часто в буквальном смысле воспринимают хорошие результаты на экзаменах как дело жизни и смерти.
«Принципы и убеждения, которые азиатские родители внушают своим детям, во многом способствуют академическим достижениям последних, — объяснил Джеррим. — Подобные факторы сильно зависят от культурных установок и обстановки дома, поэтому школы могут не иметь к ним отношения. Намного важнее то, как воспринимается образование в публичном дискурсе». По словам ученого, стремление обеспечить своим детям лучшее образование, часто мотивирует иммигрантов из Восточной Азии подыскивать элитные школы. Этим азиаты отличаются от американцев или австралийцев, которых устраивают обычные учебные заведения.
Выводы Джеррима сочетаются с результатами еще одного исследования, в рамках которого примерно 300 взрослых жителей КНР спросили, где они предпочли бы учиться: в одном из 10 лучших колледжей, где они показывали бы результаты ниже среднего, или в одном из 100 лучших колледжей, где они демонстрировали бы результаты выше среднего. Около 58% респондентов выбрали первый вариант — при этом аналогичный показатель среди американцев составил всего 27%. По словам одной из авторов исследования, психолога Кейди Ву, распределение голосов объясняется не тем, что выходцы из Восточной Азии мыслят «более коллективно», поэтому им не важны индивидуальные достижения, а тем, что они стремятся к престижу.
Академические успехи японцы, корейцы и китайцы часто оценивают не по тому, насколько хорошо они учатся, а по тому, насколько элитной считается школа или университет, где учатся они сами или их дети.
Еще одним фактором, кроме стремления к престижу и продвижению по социальной иерархии, который предопределяет отношение к учебе в восточноазиатских странах, по мнению Кейди Ву, можно считать принадлежность этих стран к «лицевым» культурам.
«В таких культурах людям не только важно самим знать, что они хорошо справляются, — объясняет Ву. — Важно, чтобы другие люди могли оценить ваши достижения и понять, что у вас все хорошо. Такими людьми могут быть прохожие на улицах, родственники или работодатель, который потратит пять минут на просмотр вашего резюме. Ваше восприятие себя зависит от того, что о вас думают другие».
Судя по данным образовательных классификаций, такой подход к учебе можно считать оправданным: в рейтингах школьных и академических систем Япония, Китай и Южная Корея обычно занимают места в топ-25, а часто и вовсе превосходят США и Европу. Однако у такого успеха есть и обратная сторона — как указывают критики, одержимость родителей результатами негативно влияет на уровень стресса детей, нарушает семейное благополучие, а иногда и вовсе приводит к трагическим последствиям.
Убийство креативности
Одна из наиболее частых претензий к образовательной системе в странах Восточной Азии состоит в том, что ученики оказываются слишком зависимы от предъявляемых к ним формальных требований. Их мышление в школах формируют таким образом, чтобы они могли решать тесты в рамках принятых программ. Выход за установленные рамки при этом не интересует ни власти, ни родителей, ни педагогов. Однако при таком подходе у детей часто полностью подавляются любые творческие наклонности, они лишаются способности рассуждать самостоятельно и нестандартно.
Автор книги «Кто боится большого злого дракона? Почему у Китая лучшая (и худшая) система образования в мире» Йонг Чжао и вовсе называет насаждение одинаковых тестов властями КНР триумфом авторитаризма. Корни этой проблемы, по мнению исследователя, восходят к системе кэцзюй, отголоски которой встречаются в современном образовании не только в Китае, но также в Японии, Корее и Вьетнаме.
Как заключает Чжао, именно кэцзюй «сформировала наиболее фундаментальные и долговечные образовательные практики стран Восточной Азии». Ее же ученый винит в том, что Китай не смог опередить европейские страны в науке и технологиях.
«У Китая было все, чтобы стать индустриальной державой как минимум за 400 лет до Великобритании, — пишет историк образования Дайан Равич. — Однако кэцзюй отвлекала ученых, гениев и мыслителей от современной науки. Экзаменационная система была устроена таким образом, чтобы поощрять покорность, исполнительность, уступчивость, уважение к старшим и гомогенное мышление. Именно поэтому в программе ключевое место отводилось ортодоксальному конфуцианству и имперскому укладу. Это был эффективный способ насаждения контроля за обществом. Все хотели преуспеть на экзаменах, но мало кому это удавалось. Успех зависел не от способности формулировать новые идеи или критически мыслить, а от готовности подчиняться».
Многие критики описывают похожим образом и современную образовательную систему КНР. Американская детская писательница китайского происхождения Келли Ян в 2013-м отмечала, что школьники в Восточной Азии, начиная с шести лет, ежедневно проходят тестирования, даже когда болеют, а выходные и каникулы в странах региона традиционно отводятся не на отдых, а на работу над ошибками.
«Когда требуется пахать и зубрить дни напролет, азиатские дети превосходят своих американских ровесников, — заключает писательница. — Но если дать им задание, которое не сводится к тестовому формату и не воспроизводит напрямую пункт из школьной программы, если попросить их сделать что-то для себя, а не для поступления в колледж, они наверняка сдадут пустой лист».
Экономический рост в КНР в последние десятилетия многие специалисты связывают не с триумфом образовательной системы, а с частичным отказом от централизованного планирования и выходом на западные рынки. Прекращение международной изоляции повлияло и на ситуацию в академической среде — многие талантливые китайцы обучаются в западных университетах, а позднее внедряют в производство у себя на родине иностранные технологии. Складывается парадоксальная ситуация, когда дети из Восточной Азии показывают высокие результаты на тестах и экзаменах, но сами эти страны все равно во многом зависят от европейских и американских инноваций, для разработки которых требуется умение нестандартно мыслить и выходить за рамки.
«Чтобы придумать что-то новое, нужно, чтобы сначала тебе стало скучно, — продолжает Келли Ян. — А азиатским детям некогда скучать: они слишком заняты подготовкой к тестам. И то, что у них совсем нет времени бездельничать, боюсь, в конце концов приведет к катастрофическому отставанию нашего общества».
Давление вплоть до суицида
Еще более серьезная проблема, связанная с образованием в восточноазиатских странах, по мнению экспертов, заключается в том, как подобная одержимость результатами воздействует на психологическое состояние самих детей. Например, в КНР многие из тех старшеклассников, у кого не получается с первой попытки поступить в один из 39 элитных университетов страны, предпочитают остаться в школе на второй год и попытаться сдать экзамен на нужный балл еще раз, вместо того чтобы продолжить образование в учебном заведении «попроще». В 2019-м из 10 млн сдававших вступительные экзамены гаокао такое решение приняло около миллиона абитуриентов.
«Конечно, мне надо пересдать экзамены, — объяснил желание остаться в выпускном классе на второй год один из старшеклассников. — Мои результаты недостаточно хороши для первоклассных университетов. На что еще я могу надеяться в жизни?».
Иногда убежденность детей и родителей в том, что преуспеть в жизни можно, исключительно показывая высокие результаты в школе, приводит к трагическим последствиям. Например, в 2016 году две 16-летние девочки из города Дэчон в Южной Корее покончили с собой, выпрыгнув из окна. В их предсмертной записке говорилось о том, что они ненавидят школу. Эти смерти стали лишь одними из многих в череде суицидов.
С 2006 по 2012 год Южная Корея лидировала по количеству самоубийств в мире. В рейтинге за 2019 год азиатская страна заняла четвертое место, уступив лишь Лесото, Гайане и Эсватини. По ситуации на 2015-й суицид был главной причиной смерти южнокорейских подростков, и ни в одном другом развитом государстве дети в возрасте от 11 до 15 лет не лишали себя жизни так же часто.
Уроки в корейских школах обычно заканчиваются около 16:00, но внеклассные занятия могут продолжаться до 23:00. Те, кто не выдерживает такой экстремальный ритм, подвергаются критике за низкую успеваемость и сталкиваются с угрозой отчисления.
«Многие впадают в депрессию из-за результатов в школе и лишают себя жизни каждый год, — рассказал представитель правозащитной организации, которая выступает за образовательную реформу. — Корейские школьники с ранних лет погружаются в экзаменационный ад. Без фундаментальных изменений трагедии не прекратятся».
В том же духе высказался учитель Том Оуэнби, который пять лет преподавал в Сеуле английский язык и историю: «Больше всего мне запомнилась интенсивность, с которой я никогда не сталкивался раньше. Суть учебы [в Южной Корее] не в том, чтобы найти свой путь или обрести себя, а в том, чтобы справиться лучше остальных. В каком-то смысле выигрыш для одного здесь обязательно означает поражение для другого».
Ожесточенная конкуренция между детьми за места и лучшие результаты ведет к другим проблемам, например к буллингу. В Японии травля одних учеников другими в последние годы достигла масштабов эпидемии: только в 2019-м министерство образования этой страны отчиталось о 610 000 случаев издевательств. Буллинг, в свою очередь, приводит к тому, что все больше школьников пытаются лишить себя жизни. В 2022 году самоубийство совершили как минимум 514 японцев младше 18 лет.
Бороться с такими тенденциями сложно еще и потому, что многие родители и учителя в странах с культом учебы считают буллинг не проблемой, а способом мотивировать детей. «Взрослый, который отказывается потакать своему ребенку, даже если тот подвергается травле, и таким образом закаляет ребенка, представляет собой своеобразный японский идеал», — пишет антрополог Энн Эллисон. Ученая добавляет, что в понимании многих японцев строгость ведет к успеху. Однако граница между строгостью, равнодушием и жестокостью в такой картине мира часто стирается.
Запредельные расходы и безработица
В 2013 году корреспонденты BBC рассказали о том, как родители в Восточной Азии часто вкладывают все средства в обучение детей, фактически загоняя семьи в нищету. К лучшему образованию стремятся не только представители среднего класса, но и простые рабочие, у которых недостаточно свободных денег, чтобы позволить себе обучение в элитных школах. По данным исследовательского института LG Economic, в первой половине прошлого десятилетия 28% семей в Южной Корее едва могли прокормить себя и с трудом выполняли обязательства по ипотеке. Большую часть своих доходов родители в этих семьях тратили на то, чтобы обойти конкурентов в борьбе за престижное место для детей. Антрополог Эндрю Кипнис рассказал, что такая «экстремальная» тенденция характерна для большинства стран Восточной Азии.
«Семьи сокращают расходы на другие вещи, — объяснил Кипнис. — Родители часто отказываются от покупки лекарств, которые им назначают врачи, поскольку считают, что деньги лучше тратить на образование для своих детей. Кому-то приходится отказываться от покупки жилья, которое они в противном случае могли бы себе позволить. Все это достигает очень серьезных масштабов. Люди часто берут в долг у родственников. У многих потом возникают проблемы с тем, чтобы вернуть деньги».
Еще одним «побочным эффектом» образовательных традиций и стандартов в Восточной Азии в последние десятилетия стала «переобученность». Поскольку родители, независимо от социального и экономического положения, как правило, считают попадание в элитную школу и поступление в лучший университет единственным способом для своих детей добиться успеха в жизни, учебные заведения в странах этого региона оказываются переполнены.
Выпускники же редко могут найти работу по специальности из-за запредельной конкуренции. В результате, как пишут корреспонденты FT в Сеуле Кристиан Оливер и Кан Посон, «в Южной Корее появились самые образованные пекари». Молодые люди часто или не могут найти работу, или занимаются физическим трудом, несмотря на то что по своей академической специализации должны относиться к интеллектуальной элите.
По словам Кима Ён-Гьёна, руководителя организации, которая помогает молодым людям интегрироваться в рабочее пространство, в Южной Корее, как и в Китае, «люди верят, что образование поможет им улучшить свое положение». Даже бедные семьи вкладывают в образование все средства и часто набирают крупные кредиты. В последние годы образовательные ведомства в азиатских странах активно стараются убедить население в том, что можно достойно жить без идеальной успеваемости и престижного образования. Однако, судя по материалам последних лет, пока властям не удалось полностью решить проблему ни с культом учебы, ни с буллингом в школах.
