«У людей на Западе стали открываться глаза. Теперь они не только смотрят CNN, но и читают Telegram — больше-то нигде русских источников не найти. Знакомые итальянцы хотят жить в России. Подруга, ювелир из Вены, спрашивает: “Как можно переехать к вам?”.
Ольга Перетятько — одна из самых востребованных сопрано в мире, выступающая на престижных зарубежных сценах. Сразу после премьеры «Трубадура» в Гамбургской опере она приехала на два дня в Сибирь. Чтобы спеть камерный концерт на ХII Транссибирском арт-фестивале Вадима Репина, который проходил в Новосибирске и Красноярском крае с 19 марта по 12 апреля. И повидаться с четырехлетней дочкой, прилетевшей с папой из Петербурга. «АиФ» стал единственным федеральным СМИ, которому оперная дива дала откровенное интервью.
Татьяна Уланова, aif.ru: — Ольга, вы выступаете практически на всех континентах, вас называют секс-символом мировой оперы.
Ольга Петерярько: — Называйте как хотите. Пишите что хотите. Главное — чтоб не некролог. Про секс-символ, честно, не слышала. На мне, знаете ли, розовые очки, а на моей лужайке бегают только золотистые пони. Ну правда! Я работаю, пою. А если кто-то завидует, так это его проблемы.
— После учебы в Германии вы сделали успешную карьеру на Западе. Считаете себя европейкой?
— Я навсегда останусь русской. И в программках неизменно будут писать: «русская певица».
«Многие мои друзья хотят жить в России»
— Говорят, вы возвращаетесь в родной Петербург, даже Майю устроили в билингвистический детсад?
— Да, он при консульстве. Пока Майя маленькая и впитывает все, как губка, хочу дать ей, как можно больше языков — русский, немецкий, английский, итальянский, китайский. Такая сумасшедшая мать (шутка!) Пока живу на два дома, Люцерн сейчас — место, где стоят мои чемоданы, но последний раз я была там в мае прошлого года. В Питере же, на любимой Петроградке, мы купили квартиру. Помню, во время учебы проезжала на маршрутке красивый дом, заглядывалась на него. И вот теперь там живу. К сожалению, из Новосибирска пришлось снова на две недели улететь в Гамбург — чтобы продолжить премьерные показы «Трубадура». Но меня сейчас тяготит такое долгое отсутствие без дочери, я понимаю, что она быстро растет, я хочу быть как можно больше с ней.
— По-моему, выступлений в России у вас стало больше?
— Появились люди, которые занимаются моими концертами. Раньше все происходило довольно спонтанно. Теперь мне хочется петь здесь чаще.
— Это связано с политической обстановкой в мире? С изменившимся отношением на Западе к русским?
— В 2022-м действительно пытались все отменять — русские фестивали, концерты. Директора звонили: «Мы против тебя ничего не имеем, но ты же понимаешь…» Конечно, на них оказывалось большое давление. Против политики не попрешь, не будешь кричать: «Да как вы смеете?..» Потом потихоньку ситуация стала меняться. Люди начали понимать, что все не совсем так (а порой — совсем не так), как рассказывает телевизор. Те, кто умеет думать, с критическим мышлением, теперь не только смотрят CNN, но и читают Telegram — больше-то нигде русских источников не найдешь, все запретили. Многие мои друзья из Италии хотят жить в России. Подруга, ювелир из Вены, спрашивает: «Как можно переехать к вам, открыть дело?» Десять минут назад написал Джанкарло дель Монако, который сейчас в Питере (в конце 2024 г. режиссер получил российское гражданство. — прим. ред.). Ставил тут «Аиду». Совершенно ненормальный человек. В хорошем смысле слова!
— До этого он поставил в Большом «Риголетто», который получился не просто ярким спектаклем, а фейерверком! Не скажешь, что режиссеру 81 год.
— Это всегда его отличало. Мы не раз с ним работали в Италии, в том числе над «Отелло» Россини — знаменательным для меня спектаклем 2007 года. Помню, он пришел на первую встречу с артистами — представлять концепцию. И говорит: «У меня Отелло — белый». Упс! Тишина. Никто не дышит. А у него такая теория: ди Моро — фамилия, то есть Moro (дословно: мавр) — это не цвет кожи. Не мог же мавр получить столько почестей в Венецианской Республике. Правда, с каждой репетицией белый Отелло темнел, бронзовел, пока не стал мулатом — видимо, на режиссера все-таки давили… Но мавр все равно получился очень красивым — на Тарзана похожим, с длинными волосами.
«Майя у нас ребенок пандемии»
— Дочке всего четыре года. И вы практически не были в декрете.
— Меня уже спрашивают: «Пойдешь за вторым?..» Но ведь первый год ребенка очень сложно быть и с ним, и на сцене. Конечно, надо было раньше рожать. Но я была занята карьерой. Да и достойного папы не было. Есть и плюсы, конечно, в позднем материнстве — больше мозгов, ресурсов, да и Петрановская уже прочитана… Майя ведь у нас ребенок пандемии. Всех заперли. Просидев с Гришей три месяца дома, мы решили: «А давай попробуем?!».
Так получилась Маюша. И отменила я работу лишь на два месяца. Могла и не делать этого — беременность протекала идеально. Я пела как соловей, за два дня до родов учила с пианистом Мазепу для нового проекта, а в день родов позвонила ему и отменила репетицию из больницы: сегодня, говорю, не получится.
Только театральные костюмы пришлось расшить. Все очень нежно относились ко мне, бережно. Да и мое восприятие мира изменилось. Было ощущение, что энергетически ты недосягаем, находишься под защитой. И ничто не может тебя тронуть. Если Библию почитать — так оно и есть. Всякая ерунда из головы просто уходит: кто что сказал, подумал… Господи, все живы, здоровы, и прекрасно.
Когда Майе было 10 дней, я начала брать ее с собой (в три года она уже целиком прослушала мой концерт в Петербургской филармонии). Конечно, рядом были муж, наши мамы. Я ведь русская девочка — после известия о беременности мы с Гришей поженились. (Это третий брак Ольги. — прим. ред.) Семья должна быть полной. Правда, на август не было свободных дат в Петербурге — пришлось ехать в Пушкин.
— График работы изменился?
— Очень. Я сдвинулась больше в сторону концертов, все-таки это два-три дня, а не 6 недель репетиций и 10 спектаклей, когда речь о театральной премьере. Поэтому я и попросила Гришу с Майей прилететь в Новосибирск. Чтобы побыть вместе хоть два с половиной дня. Я жила в Германии, Италии (со вторым мужем — дирижером Микеле Мариотти. — прим. ред.), Швейцарии. Но сердце всегда оставалось в родном Петербурге. Он прекрасен! И родные здесь. И Гриша привязан к России, хотя тоже много лет работал в Германии.
— В честь рождения дочки вы записали диск с колыбельными «Песни для Майи».
— Это «беременная» запись. Семён Борисович Скигин, мой профессор в консерватории, предлагал сделать такую программу лет десять. А я думала: «колыбельные — это скучно, грустно». Но вот накрыла всех пандемия, мы застряли в Берлине, где в тот момент 1f40 1f40 работала. И он говорит: «Все, теперь не найдешь отговорок, что времени нет, что завтра спектакль, что голос надо поберечь, давай работать и учить. При этом мы должны были находиться в 5 метрах друг от друга. Рояль продезинфицирован, Скигин в перчатках и маске… Ну что ж, делать-то все равно нечего. Занимаемся, занимаемся. И вдруг я узнаю, что беременна. Говорить никому не хочу, даже маме. Прихожу на занятие, начинаю петь. И вдруг профессор прекращает играть: “Что происходит?” — “А что происходит?” — “Ты по-другому звучишь”. Я разрыдалась: “Семен Борисович, я беременна”. Поплакали вместе. А потом выбросили из программы самые мрачные композиции, например, Шостаковича. И получился очень личный альбом. Я пела человечку, который уже жил во мне. Западные фирмы тогда закрылись, а “Мелодия” работала, и мы выпустили диск с ней.
С ностальгией вспоминаю то время — сидишь дома, тебя никто не трогает. И можно спать, сколько душе угодно. Сейчас все сложнее. В Европе, да и во всем мире какое-то адское шапито. Для себя я решила, что Майя избежит европейской школы, у нас образование лучше, и 27 гендеров на выбор меня тоже не устраивают. Вообще надоело жить в «интересное время». Сколько всего уже было: развал СССР, дефолты, пандемия. Я много всего читаю. На пяти языках. И понимаю, что существует как будто не одна правда, а десять. Любое событие можно интерпретировать по-разному.
Люди со слезами на глазах говорили: «Спасибо, что прилетели!»
— Вас заставляли отказаться от России?
— У меня характер — попробуй заставь! Хотя был случай — в Брюсселе, по соседству с Урсулой фон дер Ляйен, я должна были участвовать в большом сольном концерте русской музыки. Вдруг организаторы просят: давайте добавим Дворжака и назовем это славянской программой. Собрался полный зал. Велась прямая радиотрансляция. И европейская публика, соскучившись по русской музыке, просто визжала от удовольствия. Наши великие композиторы: Рахманинов, Чайковский, Римский-Корсаков. И Дворжак. Помню, перед концертом журналист спросила: «Вы ощущаете на себе отмену русской культуры?» Я говорю: «Что-то не припомню, чтобы отменяли Рене Флеминг в Белом доме… Или, может, Гершвина отменяли?» Она стоит улыбается. Думаю, такое точно не напишет. Написала.
— А в России к вам, как к артистке, работающей на Западе, отношение изменилось?
— Наоборот! Я приехала в Москву с концертом в октябре 2022-го, и ко мне подходили люди со слезами на глазах: «Спасибо, что прилетели, не испугались, сейчас к нам никто не приезжает».
— Недавно вы принимали участие в шоу Игоря Крутого, где пели не только с выдающимся басом Ильдаром Абдразаковым, но и с Димой Биланом. Неожиданно для оперной певицы!
— Ой, слушайте, я люблю Диму еще с «Хулигана». Он все-таки в Гнесинке учился, начало у него было академическим. С Джиганом, наверное, не пошла бы в дуэт. А с Биланом — с удовольствием. Как и с Валерией. Ее я тоже очень люблю, мы дружим. К слову, с Димой я пела не как оперная певица. Да и с Ильдаром были композиции в духе советской классики. Мы с ним и на саммите БРИКС в Казани минувшей осенью выступали — перед 37 президентами. Давно дружим, а в опере никогда вместе не выходили. Только в концертах.
— Вы многое пробовали в жизни — прыгали с парашютом, ездили на мотоцикле, имеете красный пояс по карате.
— Все это было до Маюши, карате — вообще в школе, еще в Советском Союзе, я тогда в Литве с мамой жила. Хотя, если запишу дочку, ей тоже будут полезны боевые искусства, может, и сама еще с ней похожу. Сейчас прыгнуть с парашютом даже мыслей не возникнет, хотя и тогда страшно не было. У меня адреналин этого типа присутствует каждый раз, когда я выхожу на сцену. А вот пострелять мы с мужем любим.
— ?..
— В Питере ходим в клуб, занимаемся с инструктором. В тире уже неинтересно. А настоящее оружие мне нравится. Это даже не про адреналин. С пистолетом в руке дышишь по-другому… Ну да, мои родители ведь мальчика ждали, Олегом хотели назвать. Я и фильмы про расследования, триллеры про маньяков смотрю, и все, что связано с психологией. В этом — ключ понимания людских поступков.
