Краденое солнце и съеденные дети: страшилки из книжек советского детства

Почему мы охотно читали книжки, которые пугали не хуже хорроров: знакомые с пеленок сказки, от которых мороз по коже.

Оксана Файрклоуг
Автор ВФокусе Mail
Источник: РИА "Новости"

Советская детская литература — явление уникальное и очень интересное. Она одновременно учила вроде бы правильным вещам: дружбе, справедливости и гигиене, но делала это порой с таким ужасающим размахом, что сейчас, перечитывая знакомые строки, волосы на голове начинают так это нехорошо шевелиться.

Ужасы в хитах литературы подавались добротно рифмованными и образно описанными, иллюстрации рисовали маститые художники (включая и гениальных) — и вишенкой на торте сияла вполне конкретная и понятная мораль: будь добрым, не ходи один туда, куда не следует, не спорь с очевидным (и слушайся родителей). Но если включить критическое мышление и вспомнить тексты и картинки по-настоящему, становится очевидно: советские дети росли на сказках, не уступающих по силе воздействия добротным фильмам ужасов.

Страх как воспитательный прием

Самый очевидный пример — «Бармалей» Корнея Чуковского. Уже с первых строк ребенка приучают бояться: «Не ходите, дети, в Африку гулять, / В Африке акулы, / В Африке гориллы, / В Африке большие злые крокодилы. Будут вас кусать, бить и обижать…». Всем разумным людям понятно, что, вообще говоря, животные не станут никого трогать — первыми, во всяком случае. Но проще «запретить и не пущать».

А затем на сцену выходит сам Бармалей — взрослый, вооруженный, злобный и не подлежащий перевоспитанию. Он «кушает детей, жадный, нехороший, гадкий Бармалей» — и смеется при этом. Он, конечно же, немедленно хватает Танечку и Ванечку, которые сбежали в Африку от беспечно уснувших родителей — и привязывает их скорее к пальмам, чтобы пообедать.

Там, правда, появляется и добрый до кончиков усов Доктор Айболит, который пытается все исправить «Ну пожалуйста, мой милый, мой любезный Бармалей, / Пощадите, отпустите этих маленьких детей…». Но это ни к чему не приводит — и врача просто кидают в костер. Чтобы не путался под ногами. Все это описывается достаточно реалистично, с милыми такими подробностями.

Спасение и возмездие наступает в виде мимо проходящего крокодила, который «…и злодея Бармалея, словно муху, проглотил». Финал — торжество справедливости, посидев в животе у крокодила, Бармалей сразу готов исправиться и вообще кормить детей бесплатно бубликами и прочими плюшками, но путь к этой лучезарной и слащавой до приторности сцене — это, конечно, настоящая психоделическая катастрофа для детского сознания.

Крокодил: из злодея в герои

А история Крокодила? Это же триллер с двойным и тройным дном и вообще с заподвыподвертами. Главный герой мирно существовал, сибаритствовал и никого, вообще говоря, не трогал: «Жил да был Крокодил. / Он по улицам ходил, / Папиросы курил. / По-турецки говорил, — Крокодил, Крокодил Крокодилович».

Но достопочтенной публике это не нравится, чего это он тут разгуливает и смущает всех своим экзотическим видом: «Вот урод так урод! / Что за нос, что за рот! / И откуда такое чудовище». Его начинают дразнить, а потом и вовсе поколачивать, даже какой-то барбос укусил его в нос — ну и в рептилии, что понятно, просыпается вполне звериная сущность. После чего он просто глотает своих обидчиков одного за другим.

Потом является доблестный Ваня Васильчиков, который суров и непреклонен, когда Крокодил просит его пощадить и отпустить: «Хоть и жаль мне твоих крокодильчиков, / Но тебя, кровожадную гадину, / Я сейчас изрублю, как говядину». Миру немедленно наступает мир, крокодил обратно с радостью отдает всех, кого он проглотил — и убирается восвояси.

А уже после того, как он явился в родную Африку с подарками, он ведет зверей обратно на город Ленинград, потому что там в темницах зоопарков томятся бедные звери — и быть бы страшному кровопролитию, но все тот же Ваня Васильчиков всех спасает и мирит. В итоге, клетки распахнуты, звери выпущены на свободу с наказом срезать когти и подпилить рога — и повсеместно воцаряется идиллия, все дружно пьют чаи и водят хороводы. То есть наш Крокодил переобувается в своей морали минимум дважды — и это никого особо не смущает.

И примеры можно приводить бесконечно.

Сказки как способ сразу достучаться до подсознания

Если посмотреть на мировую культуру в целом, детские сказки изначально вовсе не были «мягким» жанром — их истоки уходят в устные народные предания, где через архетипические образы передавались страхи, предупреждения и жизненные уроки.

Волки, запросто пожирающие бабушек и внучек в ассортименте, ведьмы, людоеды, смерть и проклятия — все это способ символического объяснения сложных явлений: неизбежного взросления, опасности, утраты, морали. В сказке страх — это не пугающий реализм, а форма структуры: зло всегда узнаваемо, оно получает лицо и имя, и обязательно терпит поражение. Таким образом, как ни странно, страшное в сказке становится средством обрести безопасность, а не потерять ее.

Дети воспринимают такие истории не как взрослые — они опираются на эмоциональную логику, а не на рациональный анализ. Сюжет с похищением, изгнанием или поеданием героя может восприниматься ими как символ преодоления трудностей, а не как реальная угроза. Подумаешь, сожрали — распорем брюхо и достанем обратно. Ну, пыль потом может стряхнуть придется, ничего страшного.

Внутренний мир ребенка полон образов и метафор, и сказки лишь отзываются на их собственные страхи, помогая структурировать эмоции. Поэтому маленькие читатели не столько пугаются, сколько интуитивно проживают и преодолевают сюжет вместе с героем — и выходят из этой истории с чувством очищения и триумфа.

Почему эти сказки работают до сих пор

Страх в этих сказках стал формой закалки. Парадоксально, но целые поколения выросли на этих книжках с непоколебимым чувством справедливости, умением распознавать зло и стремлением бороться с ним. Советская детская литература, как бы ее ни критиковали (и ведь есть, есть за что!), умела держать в напряжении и заставляла думать. В ней не прятали страх, а приручали его, как дикого зверя, к которому можно найти подход. В этом — сила, необходимость включить голову и смекалку, быть готовым бороться за идею и идеалы (да, звучит смешно по нынешним временам).

Возможно, именно поэтому мы до сих пор перечитываем эти книжки, хотя и улыбаясь иронически в самых забавных (или совсем уж неправдоподобных) моментах. А вот будем ли мы читать их своим детям (или подсунем планшет с новомодными, очень политкорректными и какими-то стерильными мультиками, которые у нормального человека вызывают легкую тошноту и тоску) — большой вопрос, на который сам ищет ответ.