У вас за последние три года вышло сразу несколько сборников. Расскажите о них?
Александр Городницкий: Всего шесть книг: книги новых стихов «Разведенные мосты», «Солнечные часы» и «Люди осени», книга стихов и песен, посвященных Москве — «Московское время» и книга стихов и песен, посвященных моему родному городу «Мой Питер». Кроме того, вышла книга поэзии, посвященная еврейской теме «Семисвечник на ветру». Я очень благодарен моим издателям — Михаилу Богданову, Елене и Константину Пахоруковым и Норму Туровецкому. Как видите, отдыхать не успеваю. Кстати, записал два новых альбома стихов и песен: «Променада» и «Шелковый путь». Спасибо за их издание моему другу Виктору Спрогису. Ну, а в планах — съёмки нового фильма о любимых художниках.
Считается, что в ранней юности стихи пишутся от «половодья чувств», а в зрелые годы как они пишутся?
Александр Городницкий: Понятия не имею, как они пишутся. Иногда получается, иногда нет. Полагаю, что чувства всегда находятся в душе пишущего человека, а возраст тут ни при чем.
Ни дня без строки по-прежнему? Когда к вам приходит вдохновение?
Александр Городницкий: Конечно, не каждый день я пишу. В новом году написано всего девять стихотворений. Темы совершенно разные: история, сегодняшний день, любовь…
Какие темы вам ближе всего в поэзии? И как менялись они (темы) в течение жизни?
Александр Городницкий: Трудно сказать. История, литература, любовь.
Любовь? Какую роль женщины сыграли в вашей жизни и творчестве?
Александр Городницкий: Определяющую.
Что для вас важнее в женщине — красота, ум или характер?
Александр Городницкий: Все вместе.
Были ли в вашей жизни истории любви, которые повлияли на ваши песни?
Александр Городницкий: Почти все истории любви повлияли на мои песни.
Есть ли женщина, которой посвящено больше всего ваших стихов?
Александр Городницкий: Да, моя нынешняя жена Наталья.
Как изменилось ваше понимание любви с возрастом?
Александр Городницкий: Оно не изменилось.
Что для вас важнее — стихи или мелодия? И что для вас сложнее — написать стихотворение или песню?
Александр Городницкий: Стихи, конечно, важнее. Стихотворение написать сложнее. Мелодия обычно приходит сама. Главное, ее не забыть. Поскольку нотной грамотой я не владею, записываю на диктофон.
Считается, что нужно страдать, чтобы писать хорошие песни? Так ли это?
Александр Городницкий: Страдать необязательно. Можно страдать и ничего не написать. Когда я придумал «Атлантов», я не страдал. И «Жену французского посла» — тоже.
Как определить, что стихотворение или песня получились?
Александр Городницкий: Это не такая простая вещь. Чаще всего чувствую сам.
Чем отличаются сегодняшние барды от бардов прошлого века?
Александр Городницкий: Барды сегодняшние и барды прошлого века — для меня одни и те же имена, которые вам хорошо известны: Галич, Окуджава, Высоцкий, Визбор, Ким, Новелла Матвеева. Из композиторов — Берковский, Никитин, Клячкин. Дело не в веке, а в степени таланта.
Может ли авторская песня изменить мир?
Александр Городницкий: К сожалению, нет. Хотя раньше мне казалось, что да.
Какие строки из ваших песен лучше всего отражают вашу жизнь?
Александр Городницкий: «И жить еще надежде до той поры, пока атланты небо держат на каменных руках».
Боб Дилан считается во всем мире таким же основоположником современной авторской песни, как вы — в России. Когда стало известно о том, что Дилан получил Нобелевскую премию, какие у вас были чувства?
Александр Городницкий: Хорошо, наверное, когда Нобелевскую премию получают не только за стихи, но и за песни.
Каким вы хотели бы, чтобы вас запомнили потомки — поэтом, музыкантом или ученым?
Александр Городницкий: Хотел бы, чтобы мои песни пели после меня.
Я обошел все континенты света,
А город мой все тот же с давних пор,
Там девочка, склонясь у парапета,
Рисует мост, решетку и собор.
Звенят трамваи, чаек заглушая,
Качает отражения вода.
А я умру, и «часть меня большая».
Не убежит от тлена никуда.
Моих стихов недолговечен срок.
Бессмертия мне не дали глаголы.
Негромкий, незначительный мой голос.
Сотрут с кассет, предпочитая рок.
Прошу другого у грядущих дней,
Иная мне нужна Господня милость, —.
Чтобы одна из песен сохранилась,
Став безымянной, общей, не моей.
Чтобы в лесной далекой стороне,
У дымного костра или под крышей,
Ее бы пели, голос мой не слыша,
И ничего не зная обо мне.